ЛЮБОВЬ ОРЛОВА - мегазвезда советского Голливуда
Наталья Кишиневская 2007-н.в.
Copyright © 2007 Sally Morgan
"И если правда, что человек жив, пока о нем помнят, то она была, есть и будет - наша Орлова!" (с) - народная артистка СССР Ия Саввина
- 1902 - 1926
- 1926 - 1933
- 1933 - 1941
- 1941 - 1947
- 1947 - 1960
- 1960 - 1975
1960-1975 - ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ
Концертную деятельность Орлова начала еще в двадцатые, будучи актрисой театра Немировича-Данченко. Но особый размах гастроли по стране приобрели, конечно, после выхода «Веселых ребят» и «Цирка». Программа включала в себя как классику, так и ставшие популярными любимые песни из александровских фильмов. Они сопровождались показами отрывков из картин, рассказами о «курьезах» на съемочной площадке (например, о съемках с животными). И – никаких вопросов из зала, записочек за жизнь. Все регламентировано, расписано, всегда по полной программе. Она всегда работала с полной отдачей, даже если в зале сидело совсем немного народу, как это бывало в Москве в шестидесятые. Зато провинция обеспечивала неизменные аншлаги. И в расцвете ее славы, и потом, на закате.
Мне рассказывали мой дед и бабушка, как Орлова приезжала к нам, в Кемерово с концертом, кажется, году в 1960-62-ом, они ходили смотреть ее в старый наш, деревянный еще, цирк. И дед запомнил, что она была в синем ярком с блестками платье, очень молодая, красивая, и – перчатки на руках. Бабушка потом говорила, что в антракте в фойе гудел народ, гадая «Ну, сколько же ей лет?». Вечером, уже дома, открыли энциклопедию и высчитали, что «молодой» Орловой, оказывается, уже чуть ли не за шестьдесят!
Позднее, в новой нашей филармонии я встретилась с симпатичной Августой Михайловной, билетершей, которая в далекие шестидесятые работала администратором и как раз была прикреплена к Орловой в ту ее поездку по Кузбассу. Она рассказала, как однажды шофер, возивший актрису и администратора, попросил у нее разрешения закурить в машине, на что Любовь Петровна ответила: «Нет, голубчик. Вот приедем на место, выйдем все – кури тогда, сколько хочешь!». Казалось бы, бытовая сценка, ничего особо не говорящая фраза, а вот если вдуматься…Еще один штрих к портрету кумира.
И все-таки более, чем аплодисменты и внимание зрителей дороги были Орловой встречи с интереснейшими людьми. Хроника сохранила лишь малую часть этих встреч. Пабло Пикассо, Ренато Гуттузо, Марчелло Мастроянни, Федерико Феллини, Джульетта Мазина, Клаудиа Кардинале, Фернан Леже, Жан-Поль Сартр, Марсель Карне, Луи Арагон и Эльза Триоле, Филип Жерар. В Советском Союзе – ученые, художники, поэты, музыканты, космонавты – мне кажется, она была знакома со всеми значимыми людьми своего времени.
И, конечно, Чаплин. Дружба Александрова и Чаплина началась давно, в 1929 году, когда трое советских кинематографистов - Сергей Эйзенштейн, Григорий Александров и Эдуард Тиссе - отправились в длительную командировку по Европе и в Америку. Любовь Петровна впервые побывала у Чаплина вскоре после войны, а со временем, когда Чаплины окончательно перебрались в Швейцарию, приезжала к ним вместе с Григорием Васильевичем почти каждый год. О своих поездках она рассказывала, как всегда, мало и скупо. Сохранилось комичное воспоминание - ответ Орловой на какой-то вопрос о поездке к Чаплиным: «Ну, что в самом деле – Чаплин, Чаплин…Какой раз хочу узнать, во что одета его жена, а она опять в своем беременном платье! Поездка прошла совершенно впустую…». (Чаплин, женившись в 54 года на 18-летней Уне О*Нейл, дочери известного писателя Юджина О*Нейла, умудрился стать отцом восьмерых, рождаемых прочти ежегодно, детей.)
Пожалуй, семейство Чаплиных было действительно самыми близкими друзьями Орловой и Александрова. Это была дружба, а не знакомство или «полезные связи».
Чаще всего, как поговаривали некоторые современники, в доме мечты во Внукове бывали именно нужные люди. Для остальных, кроме узкого круга близких друзей и родственников, это был абсолютно закрытый, обособленный мир. Сказочная по своим 
масштабам и уровню комфорта (подсмотренному в заграничных вояжах и воплощенного в жизнь) дача во Внукове (ул. Лебедева-Кумача, дом 14) была именно домом, в котором жили все свободное от работы время – от съемок, спектаклей, гастролей. Городская квартира на Немировича, а позднее на Большой Бронной была заселена как правило, лишь в периоды плотных репетиций.
На параллельной улице жила сестра, Нонна Петровна. Страдавшая тяжелой астмой, она, практически, редко покидала Внуково и была с ним поистине неразделима. О ее радушии хлебосольстве ходили легенды. 
В самый разгар застолья появлялась неслышно младшая сестра…ее приветствовали нешумно и ласково. Через некоторое время появлялся он, Гриша…Вспыхнувшая навстречу искра в серо-голубых глазах – и вот уже поднялись, поспешно, ушли, словно бы торопясь остаться вдвоем. Им хорошо было вдвоем. И казалось, никто им не был нужен.
Они были разными по происхождению, воспитанию и характерам, но в них был общий стержень, объединяющий покрепче схожести характеров: оба были абсолютно, беззаветно преданны своему искусству, кино, оба не терпели никакого нытья и бездействия. Гриша с его «Все будет хорошо!» и Любочка, предпопочитавшая отгораживаться от сложных и неподвластных уму и эмоциям проблем: «Не нашего ума это дело…», «Это так тревожно…» - отсеивание ненужной эмоциональности, позволяющее беречь и себя, и близкого человека.
И любовь. Конечно, любовь. Они сумели сохранить ее, не опошлить и бережно пронести через всю совместную жизнь. И лучше и ценнее этого чувства трудно найти что-либо в жизни.
О ее «хобби» написано уже немало. Дом – вот что было ее хобби. Как говорили родственники, «мужчиной в доме была Орлова». Обивка мебели, шторы, занавеси, наволочки, покрывала – все своим руками, в тон, переделываемое по многу 
раз. (Скажу честно: я полагаю, это адова работа – монотонное пришивание и комбинирование мелких пуговиц для диванной обивки…Попробуйте усидеть за этим занятием хотя бы полчаса. К примеру, у меня терпение лопнет уже через пару минут.)
Консервативность хозяйки чувствовалась во всем: и в том, что годами штопались и донашивались старые перчатки («Я привыкаю к старым вещам…»), и в том, что каждая вещь, каждая фигурка на полочке имела свое постоянное, годами не меняемое, место, и в том, что, вернувшись с прогулки по лесу, нельзя было ткнуть букет сорванных цветов «просто так», в первую попавшуюся вазу - требовалась продуманность композиции и сочетания.
Может быть, сегодня кому-то это покажется странным, наигранным, искусственным. Может быть. Для меня же эта ритуальная бытовая сторона жизни Орловой многое говорит о ее внутреннем мире, скрытом от посторонних глаз. Да, она была замкнутым человеком в быту, она держала дистанцию во внешнем мире не только по статусу Звезды, но и из-за личных мотивов: дворянское происхождение в пролетарском государстве, наличие мужа-репрессированного и связь с иностранным дипломатом – не поспособствовали бы ее карьере в тридцатые. Кто знает, как изменилась бы симпатия Сталина, не умри он в 53-ем. Ведь буркнул же, смотря любимую актрису в «Глинке»: «Можете не сомневаться: ЭТА своего добьется…» Кто знает, что могло бы последовать за подобной фразой, рожденной в старческом мозгу параноика?
Любопытна ее реакция на смерть вождя: Слава Богу, что это мерзавец сдох…». Вот вам и ответ на вопрос: «А был ли страх?..»
Это лишь мы воспринимаем ее сквозь гламурный глянец благополучного образа, реальность была скрыта, лишь изредка прорываясь вслух одиночными фразами, говорившими куда больше, чем все многостраничные откровения.
После «Русского сувенира» наступило затишье. Только два спектакля в театре и одна, последняя роль в кино аж в 1974 году.
«Милый лжец» был поставлен на сцене театра имени Моссовета Григорием Александровым. Роль, попавшая к Орловой еще в начале 1961 года, благодаря письму Эльзы Триоле, едва не уплыла из рук: постановку опередили во МХАТе с Кторовым и Степановой, а в собственном театре Завадский намеревался отдать роль Главной Хозяйке театра ВеПе – В.П. Марецкой. Можно только догадываться о той буре эмоций и накале страстей, которые сопровождали появление постановки в Моссовете.
Наконец, триумф. Знаменитая, ставшая пожизненным рефреном фраза «Мне никогда не будет больше 39 лет. Ни на один день!»…Долгие, почти часовые, овации зрителей после спектакля (премьера в Ленинграде состоялась в июле 1963-го, занавес для поклонов давали 25 раз…)…Это был ее триумф – Актрисы и Женщины. И это был их совместный с Александровым последний успех.
Вдумайтесь в слова, которые произносила Пат – Орлова: «Когда-то мне казалось, что великую битву за жизнь мы ведем в молодости. Ничего подобного – когда мы стареем, вот когда битва за жизнь разгорается и кипит, кипит!»…И уже не Шоу, а сам Александров отвечал ей: «Моя самая любимая, одиночество – великая вещь, когда ты не один. Одиночество…Когда я одинок, Вы всегда со мной…»…
История ввода Орловой в 1972 году на роль миссис Сэвидж в спектакле «Странная миссис Сэвидж» полна не менее драматических коллизий. Блистательная, Раневская, обладавшая столь же мощным, сколь и ее талант, конфликтным характером, в очередной раз отказалась от роли. Дирекция не нашла ничего лучшего, как согласиться с отказом Фуфы и лихорадочно искала замену на роль Сэвидж. Орлова подходила как нельзя кстати. 
Выдержанная, дисциплинированная, корректная, она могла войти в роль, не сломав уже сформированный организм спектакля, и служить гарантией кассового успеха и стабильности. Узнав о решении, она потребовала (этика - прежде всего) личного звонка Раневской, и только после этого приступила к делу.
При ней хотелось работать. При ней можно было не бояться показаться смешным, ошибиться или запнуться. При ней невозможно было наорать на партнера. В день премьеры весь театр волновался и болел за нее.
Первый же спектакль показал, что она выиграла. Она ничего не повторила, оставаясь на сцене собой, хрупкой, нежной, трогательной и доброй Любочкой. Неудивительно, что Сэвидж была особой ролью в ее списке.
Радость и счастье, длились, однако, не очень долго: мучительно умиравшая от опухоли мозга Марецкая жаждала получить Звезду Героя Соцтруда. А для Звезды нужна была роль. Завадский распорядился отдать Сэвидж. В известность Орлову не поставили, а Марецкая не сочла нужным объясняться. Орлова звонила в дирекцию, спрашивала, ей что-то невнятно бормотали, оправдываясь. И Сэвидж какое-то время, очевидно, шла в двух «звездных» редакциях. Вопиющий нонсенс в любом ином месте.
Драма пошатнула здоровье. Вернувшись весной 1974-го с озвучания нового фильма к себе в квартиру на Бронной, ночью она почувствовала себя плохо, и по скорой ее увезли в Кунцевскую больницу.
Их последний с Гришей фильм назывался «Скворец и Лира», о разведчиках, вышедших на пенсию. Мосфильмовские хохмачи быстро переименовали его в Склероз и Климакс, но, впрочем, Орлову все-таки старались щадить. История создания картины восходила к середине 60-х, когда Александров написал «злободневный» сценарий («Почему бы нам не снять фильм о советских разведчиках? Народ сейчас валом валит на такие картины…». Сравните с мотивацией его творчества в тридцатые!). Тогда Орлова разумно отказывалась от съемок, помня свежий еще провал в «Русском сувенире». Возраст на экране скрывать уже было почти невозможно. Александров настаивал. А спустя 10 лет чаша весов переменилась с точностью до наоборот: она настаивала на скорейшем сценарии и съемках, а он всячески оттягивал их неизбежное начало. И, тем не менее, фильм состоялся. Писали, что его, якобы, не закончили, и поэтому он не вышел на экраны. Нет, он был завершен. Он был очень даже завершен. Но Орлова, увидев то, что вышло на экране, сама упросила начальство положить фильм «на полку».
Смотреть на это было мучительно, смотреть без сожаления было нельзя. Зритель не должен был видеть это: маскообразное, перетянутое пластическими операциями, абсолютно выглаженное лицо, вымученную мимику, заметно трясущуюся в кадре голову…Образ двадцатилетней девушки-разведчицы рассыпался на глазах, превращаясь в карикатуру на саму актрису.
Однако грянувшая перестройка вытряхнула из госфильмофондовских закромов многие скрытые ранее от зрителя картины. И если я не ошибаюсь, в самом начале 1996 года устроила показ «Скворца и Лиры» по телевидению.
Абсолютно «никакой» по сюжету и режиссуре фильм сейчас воспринимается только лишь как память об Орловой, блистательной Звезде, которую мы знали. И забываешь о вычурности, наигранности, фальши и обо всех масках…И видишь перед собой на экране усталую немолодую женщину, прячущую в глубине взгляда мучительную боль, терзавшую ее тело.
Отрывок из романа Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить…» (эпизод в фильм не вошел):
«-Как же тогда идти на площадку? Горе перед камерой не скроешь. Я, помню, как-то делала Любовь Петровну…
-Орлову, - пояснил Карлов, - Любовь Орлову.
-Именно, - продолжала Римма, накладывая на лицо Гаврикова тон, - а у нее уже начались боли, последняя стадия рака, так она, великая женщина, настоящий художник, больше всего боялась, как бы зритель не почувствовал на экране ее страдание…»
Орлова не любила говорить о болезнях. Меж тем одна из них, болезнь Меньера, редкая и неизлечимая, превращала ее жизнь и работу, порой, в настоящее мучение. С возрастом она обострялась (для справки: приступы могут повторяться до двенадцати раз в году, приводя со временем к одностороннему снижению слуха или даже глухоте – прим. автора). Ей требовалась тишина и темнота. На гастроли приходилось возить с собой черные шторы, прикрепляя их к гостиничным, а дома - спать в черной повязке на глазах (разумеется, лишь на период приступов головокружения со рвотой, а не постоянно – прим. автора). Ни один из ее коллег не припоминал, чтобы она с кем-то говорила о неприятностях со здоровьем, а уж тем более, жаловалась на что-то.
А весной 1974-го дело оказалось совсем плохо. Резко наступившая желтизна и сильные боли в спине заставили врачей пойти на диагностическую операцию (скорее всего, речь шла о лапароскопии, именно после нее остается маленький шов, о котором потом рассказывала Орлова). Диагноз – рак поджелудочной железы с обширными метастазами – стал известен сразу. Операция была бесполезна.
Начался отсчет последнего полугодия ее жизни. Ей сказали, что извлекли из почек камни и для убедительности снабдили ее чьими-то, от другой операции, «камушками». Но актриса, видевшая повышенное к себе внимание, ласковость и подчеркнутую бодрость окружающих, конечно, со временем поняла, о чем на самом деле умалчивали врачи. Камни удалили – боль оставалась. «Все думают, что я совсем дура, и не знаю, что со мной. А я знаю, что у меня, хотя мне все врут», - бросила она как-то внучатой племяннице. И увидев ее испуг, еще раз поняла: все так, это на самом деле правда…Она старалась щадить близких. А они – ее.
«Александров сделал все, чтобы ей было легче. Он фантастически к ней относился» - из письма Джима Паттерсона ко мне в конце восьмидесятых.
«Чтобы поднять ее силы, а, может быть, и дух, ей показывали ее старые фильмы, прямо в палате. «Уберите эту девочку, я не могу на нее смотреть…»» - ей тяжело было прощаться со всем, что составляло ее главное счастье в жизни (из письма ко мне поклонницы Орловой Антонины Т. из Чарджоу).
Из «Зарисовок»:
«Действительность, которая была: она многим звонила в тот последний день года. Это запомнилось. Звонила она из больницы и из квартиры на Бронной - по сути, прощалась с близкими, друзьями, коллегами. Во Внукове она пробыла совсем недолго, уехав туда вскоре после Нового года, а потом…потом – все. Конец, когда человека совершенно оставляют силы и уходит желание жить, наступил очень быстро: она угасала, отгородившись в палате даже от него, своего единственного дорогого человека.
Первая кома была недолгой, она вернулась, успев осознать приближение неизбежного.
И позвала: «Гриша, что же Вы не приезжаете ко мне?..Приезжайте…Я жду…». Сорок минут – и он уже рядом.
«Как Вы долго…». Это был день его рождения, 23-е января.
Вторая кома закончилась смертью через три дня.
Ее не стало 26-го числа, в воскресенье, а похороны состоялись 29-го.»
Александров после ее смерти сдал очень быстро. Прогрессировавшая болезнь Альцгеймера превратила некогда импозантного красавца, неистощимого выдумщика и фантазера в беспомощного, никого не узнающего, старика с бессмысленно тревожным взглядом из-под по-прежнему густых седых бровей. 
Пока он был в еще относительно сохранном состоянии, он мог вспоминать и говорить только о ней… «Они не могут поверить, что ее нет. И спрашивают, неужели нельзя ничего сделать?.. Я знаю, что я могу сделать – я сниму о ней фильм…» - говорил он внучатой племяннице Орловой вскоре после похорон Орловой.
И он сделал это. Фильм вышел на экраны в начале 1984-го, Александров же умер незадолго до его выхода, в декабре 1983-го. Создание фильма сопровождалось драматическими бытовыми нюансами, о которых я предпочту все же здесь умолчать: отголоски всех событий легко можно вычитать в некоторых статьях в Интернете. Я же считаю, что Любочка не заслуживает таких публичных подробностей на уровне сплетен и пересудов.
Пусть имя ее, жизнь ее останутся в нашей памяти такими, какой она осталась на экране в своих лучших ролях: веселой жизнерадостной Анюте, лирической, любящей Марион Диксон, задорной Дуне-Стрелке, целеустремленной Тане Морозовой, искрометной актрисе Шатровой и «сушеной акуле» Никитиной…Пусть живет она в душе каждого из нас – своя, единственная и неповторимая Любочка.
«И если правда, что человек жив, пока о нем помнят, то она была, есть и останется – наша Орлова» (Ия Саввина, «Благодарность таланту»).
