ЛЮБОВЬ ОРЛОВА - мегазвезда советского Голливуда
Наталья Кишиневская 2007-н.в.
Copyright © 2007 Sally Morgan
"И если правда, что человек жив, пока о нем помнят, то она была, есть и будет - наша Орлова!" (с) - народная артистка СССР Ия Саввина
Сергей Николаевич. "ПОСЛЕДНИЙ КИНОСЕАНС или Cудьба белой женщины в СССР "
"Огонек", № 4, январь1992 год
«Я хотел быть счастливым в СССР, but it”s impossibly» - горестная реплика Марион Диксон всплывает в памяти при мысли о тех душевных испытаниях, которые предстояло пережить Орловой и Александрову десятилетиями позже, во времена хрущевского реабилитанса. И все же их фильмы смогли стать тем, чем они стали для всех нас, не потому, что наглядно и доходчиво иллюстрировали рай, о котором можно было мечтать, но и потому, что позволяли над этим раем смеяться. Ведь не случайно соавторами Александровских комедий являются и Николай Эрдман, и Ильф с Петровым, и Бабель. Пафос самоиронии сближает это кино с сегодняшним днем, делает их фильмы более живыми, а их первую актрису - более человечной.
Чего в Орловой, правда, не было напрочь - так это секса. Несколько раз Александров рискнет показать ее неодетой, а Рошаль в «Деле Артамоновых» просто заставит исполнить стриптиз на рояле. Вполне, впрочем, невинный, не способный оскорбить суровые устои. И все же представить сейчас Орлову в постельных сценах так же невозможно, как Дитрих в комбинезоне стахановки. И дело здесь не в бедной нашей чопорности и не в привередливом ханжестве кремлевского правителя, табуизировавшего на сорок лет все экранные зовы плоти. Что-то в само внешности Орловой, в ее присутствии на экране и на сцене сопротивлялось любой случайной фамильярности, всякому панибратству, принятому среди актеров. Известно, что прожив вместе сорок лет, она с Александровым оставалась на «вы». Это холодновато-почтительное «вы» чувствуется и в ее экранном обращении с партнерами, и в закулисных отношениях в театре имени Моссовета, и в публичных встречах со зрителями. Орлова всегда помнила, что она больше, чем актриса, больше, чем жена знаменитого режиссера, больше, чем просто красивая женщина, привыкшая нравится и выслушивать комплименты, - она героиня, звезда, символ времени. Отсюда все эти, теперь кажущиеся комичными, «выходы в народ» - встречи с трудящимися, позирование в заводских цехах и офицерских клубах. Таковы были условия игры в народную артистку, которые Орлова соблюдала с присущими ей педантизмом и добросовестностью.
Другие актрисы меняли амплуа, облик, мужей, рожали детей, уходили из кино, возвращались на новые роли. Орлова – никогда . Она была приговорена оставаться официальной молодостью эпохи. Ее образ был сформирован эстетикой «вечной сказки», а характер – жестокой практикой кинопроизводства.
Она в жизни своей никогда не болела. Никогда ни на что не жаловалась. Каждое утро – балетный станок, ледяной душ, беспощадный тренинг. Кто не помнит кадров из «Цирка», где Марион Диксон танцует на пушке. Их любят показывать на киноконцертах под Новый год. Но никто не знает, что в тот самый момент, когда Орлова бьет чечетку, на ней буквально дымится трико. Дело в том, что из-за строжайшей экономии пленки, за которой следили соответствующие товарищи в штатском, можно было снять не больше трех дублей. За то время, пока устанавливали камеру и прожекторы, подсвеченное жерло пятиметровой пушки, предназначенное для танцев и пения, превратилось в раскаленную сковороду. Конечно, Орлова по праву звезды могла прервать съемку, но ей легче было отправиться потом в травмпункт, где вместе с кожей сняли сгоревшее трико, чем обречь Александрова на объяснения по поводу брака и загубленного съемочного дня.
Но публике этого знать не полагалось, как впрочем, и многого другого, что оставалось за кадром, - изматывающие согласования и утверждения в Гнездиковском (примут – не примут), полуночные ожидания звонка по вертушке (посмотрел – не посмотрел), извечный страх перед аудиенцией в кремлевских покоях (понравится – не понравится). Сталину нравились комедии Александрова. И Орлову он любил. При встрече долго жал руку и искренне удивлялся – какая маленькая женщина, какая худенькая. Выспрашивал сочувственно: «Он что, вас не кормит?» И, не дождавшись ответа, веселым шепотом сообщал: «А мы его расстреляем». Некоторые реплики из «Волги-Волги» знал наизусть и по ходу ночных просмотров на ближней даче сообщал собравшимся в полный голос: «Сейчас Бывалов скажет: «Примите от этих граждан брак и выдайте им другой».
Название «Светлый путь» он придумал взамен забракованной «Золушки». Ранним утром с кремлевским курьером Александрову прислали листок в школьную клетку, где Сталиным собственноручно было начертано несколько названий на выбор. Конечно, теперь, покопавшись в архиве Орловой и Александрова, можно найти и другие документы, по которым легко вычислить их интимно-свойские отношения с властью, их сановный ранг и официальный статус первой пары советского, подтвержденный всеми мыслимыми орденами, званиями и премиями. Но зачем? Лично мне эти государственные знаки отличий, поблескивавшие на траурных подушках во время их похорон, совсем не мешают. Как не мешают сейчас сталинские портреты в финальных кадрах «Цирка» и вредители в начальных эпизодах «Светлого пути». Что толку теперь гневаться и разоблачать их в духе злопамятной гласности? Они все мертвые, а, как известно, упиваться мертвыми страстями – грех. К тому же стыдно бояться своего прошлого, то вычеркивая одни имена, то черня другие. Вместо того, чтобы дрожащими руками каждый раз перемонтировать легко воспламеняющуюся ленту истории, разумнее принять ее такой, как она есть, и досмотреть это кино до конца. Ведь осталось совсем немного.
После войны Орлова почти не снималась. Ее эпоха кончилась после того, как Дунаевский перестал сочинять для нее песни, а Александров вырезал роскошные эпизоды из «Встречи на Эльбе», где она отплясывала рок-н-ролл на рояле. Начиналась борьба с низкопоклонством перед западом, и чересчур эффектные туалеты и танцы шпионки Джанет Шервуд могли вызывать подозрения в проамериканских настроениях и космополитических вкусах. Александров быстро переключился на биографические картины – медлительные, невыносимо скучные, - в которых для Орловой не было ролей. Кого-то она там, конечно, играла. Но сейчас даже не вспомнить, кого. В сущности, она переживала ту же драму, что и Марлен Дитрих. Большинство их поклонников остались на полях второй мировой войны, а те, что вернулись, уже не верили больше в киносны с участием любимых артисток. «Белые женщины» с прошлым должны были уступить место скромным невинным невестам типа Целиковской и Дурбин. Дитрих ушла на эстраду, Орлова – в театр.
Я видел ее на сцене незадолго до смерти. Весь первый акт она не снимала черную широкополую шляпу , из-под которой выглядывала затравленно и жалобно, прижимая к груди игрушечного медвежонка. Старая дама с детскими интонациями и детской игрушкой в руках – странная миссис Сэвидж. Ее первая возрастная роль. До этого были только молодые или молодящиеся. Все иностранки – Нора, Лиза Мак-Кей, Патрик Кемпбелл. А кого она еще могла играть в советском театре? «Мне всегда будет тридцать девять лет и ни на один день больше» - залихватская реплика из «Милого лжеца» стала девизом ее неутомимой старости. Похоже, она и не собиралась сдаваться. Ее миф, скомпрометированный неудачами Александрова 50-х годов и фактически изгнанный с наших экранов после громкого провала «Русского сувенира», - был возрожден ее волей, самодисциплиной и одержимостью. И теперь каждый выход Орловой на сцену – как объявление войны, как обман всех собесов и паспортных столов, как вызов всем ее постаревшим современникам, уставившимся в бинокли и не смеющим верить своим глазам. Лгали стройные ноги на высоких каблуках, победительная походка, всегда прямая спина и, конечно, неправдоподобно молодой голос. Никто не знал, сколько ей на самом деле лет. Никто не представлял, что можно так блистательно выигрывать в одинокой войне с собственным возрастом. И никто не догадывался, что война эта ведется не ради поддержания актерской формы, но ради сохранения мифа, который ей был дороже всего, дороже даже тихого пенсионерского счастья вдвоем с Александровым в их загородном доме во Внуково среди берез, собак и воспоминаний.
Наверное, ей легче было бы умереть или уйти в небытие, как это сделала Грета Гарбо, чем предать свой образ. Да, конечно, сцена дарила иллюзию, что ее усилия и муки не напрасны, что, защищенная линией рампы, густым театральным гримом и осторожным партнерством Плятта, она остается победительницей хотя бы здесь, для тысячного зала Театра Моссовета. Но разве могли сравниться его аплодисменты и выкрики «браво» с миллионным обожанием, который ей дарил всесоюзный экран. Все эти годы она не оставляла надежды вернуться в кино, повторить свой триумф тридцатилетней давности, снова пережить свой звездный час…
«Скворца и Лиру» запустили в производство в их юбилейный год: Орловой и Александрову исполнилось семьдесят лет, их союзу – сорок. «Склероз и Липа», - хохмили злоязычные мосфильмовцы. Начали с размахом – съемки в ГДР, в Чехословакии. Бесконечные массовки, одетые в форму вермахта, какие-то старинные замки, виллы, начальственные кремлевские кабинеты с генералами, курящими «Герцеговину Флор», шифровки, зажигалки с музыкой, чемоданы с двойным дном. От этого количества погон и шпионского реквизита пестрит в глазах. Все перемешано, свалено в кучу: война, бомбежки, союзники, какие-то конкурсы собак. Видно, что Александров растерян. Устал. Перебирает какие-то допотопные аксессуары, припоминает какие-то детективные ходы времен «Подвига разведчика». В конце концов сам надевает на себя папаху и генеральские погоны, чтобы появиться в кадре с главной героиней. Все внимание – ей, точнее, тому, как скрыть ее возраст. Черные перчатки, белые перчатки, один парик, второй парик, подвенечная фата, меха, шелка, драгоценности, знакомый по «Цирку» свитер, гимнастерка… Однажды она появится забинтованная, руки, лицо – все. Текст за кадром звучит довольно-таки кошмарный: «Голову и руки спасли. Но в лице кое-что надо подправить». Смотреть на это мучительно и жалко. Так великая иллюзия делает смешными даже великих людей.
Экран предал Орлову. Он отверг ее, присоединив к числу бывших своих возлюбленных, обреченных томиться во мраке синематек и фильмохранилищ. Миф нельзя переснять. У легенды не бывает дублей. Это понимали не только начальники в Голливуде, но и в Госкино. Фильм тихо прикрыли. Чтобы ветеранам было не так обидно, пышно отпраздновали очередной юбилей «Веселых ребят». Александрову дали Героя соцтруда. А через полгода Орловой не стало.
Вот и все. Сеанс окончен.
Трудно поверить, но уже больше никто никогда не споет: «Широка страна моя родная». Нет уже больше этой страны и женщины, которая мечтала стать здесь счастливой. Только стрекот проектора в пустом просмотровом зале, только кладбищенская тишина и юбилейная скука редких торжеств, на которые все равно никто не придет. Только мемориальная доска на «Макдональдсе», с которой она улыбается любезно и медногубо всем стоящим в бесконечной очереди за гамбургерами и бигмаками.
«Я хотел быть счастливым в СССР, but it”s impossibly».
