— Даже если бы она вообще ничего не говорила, уже бы произвела на нас грандиозное впечатление. Совершенно не похожая на других актрис, Любовь Петровна всегда была немного инопланетянкой — красиво одета, потрясающе пахла. 

В коридоре можно было угадать, что здесь только что прошла Орлова, потому что за ней всегда оставался шлейф какого-то изысканного, несоветского аромата. Она ведь была выездной: могла в любое время поехать за границу и выбрать настоящие духи, а не те, что покупали наши мамы. А может быть, ей их дарил сам Чарли Чаплин, с которым она запросто общалась.

Что же до мастер-классов, то вопросы у нас к ней чаще всего были не творческого характера. «Ну что вы хотите услышать?» — спрашивала Любовь Петровна... И наши девочки дружно выдыхали: «Как вам удается так потрясающе выглядеть?».

Помню, однажды она сказала: «Если я плохо себя чувствую и, соответственно, неважно выгляжу, то просто не появляюсь в театре. И вам, девочки, советую делать так же». Такие слова по отношению к нам, студентам, были, конечно, непедагогичны и неправильны, ведь тогда половина спектаклей просто бы не состоялась, но Любовь Петровна могла себе это позволить, потому что она была Орловой.

А на вопрос, как ей удается не толстеть, отвечала: «Я ем абсолютно все, но ношу корсетик. Например, съедаю несколько ложек салата, корсет не дает о себе знать, а после булочки давит, становится трудно дышать — значит, есть больше ничего не нужно».

— Почему Орлова была так мало занята в театре — за все время работы в Театре Моссовета сыграла только три спектакля?

— На мой взгляд, она все-таки в большей степени была актрисой кино, а не театра. Я видел ее во всех спектаклях, и она была очаровательна. Но, несмотря на то что изначально Любовь Петровна была актрисой Музыкального театра имени Немировича-Данченко, где и нашел ее Григорий Александров, органичнее для нее все-таки было работать в кино.

Специфика музыкального театра отличается от театра драматического, а у нас она играла драматические, я бы даже сказал, трагические роли. Прежде всего назову Лиззи Мак-Кей — одноименный спектакль по пьесе Сартра мы привозили в Киев. Орлову у вас в городе всегда ждали, спектакли шли с аншлагами.

— Пьеса ведь антирасистская?

— Она посвящена отношениям афроамериканца и белой женщины, которую как раз и играла Любовь Петровна. Действие начиналось с того, что в вагон поезда, предназначенного для перевозки чернокожих как людей второго сорта, вбегает белая женщина, за которой гонится насильник. Массовку играли перемазанные черным гримом студенты, в числе которых был и я.

Зал, как всегда, полон, вбегает Орлова и вполголоса, чтобы слышали только мы, говорит: «Так, кажется, не узнали!». Поворачивает голову в одну сторону, потом в другую — зрители узнают ее и начинают аплодировать. Она выжидает паузу и опять-таки нам говорит: «Ну вот, теперь можно играть!». Нам это тогда было так удивительно — народная артистка СССР и вдруг позволяет себе на сцене такую отсебятину! Теперь-то я понимаю, что Любовь Петровна это делала для куража — она немного пошутила с нами, со студентами, и после этого ей проще было играть.

— Чаще всего критики вспоминают ее роль в другом спектакле — «Странная миссис Сэвидж».

— До Орловой миссис Сэвидж была Раневская, которая сказала: «Я из своих рук передам эту роль Любочке». Но Фаина Георгиевна играла пожилую даму — то есть самое себя. Любочке же она придумала голубенький паричок, и в этом был большой смысл. Образ старушки никак не вязался с обликом Любови Петровны, а дама по сюжету должна быть преклонных лет. И голубой парик создавал некий образ Мальвины, которую Орлова и играла в каждой своей роли, несмотря на возраст.

— Самое грустное ваше воспоминание об Орловой связано...

— ...с ее похоронами. На них мы, молодые тогда актеры, занимались встречей и проводами тех, кто пришел проститься с Любовью Петровной. 

Гроб с телом стоял на сцене, а зрители проходили не мимо, а в первом ряду зрительного зала, чем были очень недовольны. Им хотелось поближе увидеть Орлову и разгадать ее секрет. А смотреть на нее, наверное, и не надо было — несмотря на посмертный макияж, в гробу лежала совершенно незнакомая старушка.

У человека, помимо краски на лице, есть ведь еще и воля: Любовь Петровна, например, всегда держала спину прямо. Я никогда не видел ее сутулой или сгорбленной — всегда подтянутая, звонкая, как струночка, со своей фирменной улыбкой. 

У нее были красивые высокие скулы и круглые щечки — такие, как будто кто-то подложил под кожу два маленьких шарика. В гробу же всего этого видно не было.

Наверху, на сцене, висела потрясающая фотография из «Цирка», где Любовь Петровна запечатлена в белом боа и сверкающей диадеме, — это была та Орлова, которую мы все любили, знаем и помним. 

И зрители останавливались напротив гроба, смотрели на фото, на покойницу и, разочарованные, уходили. «Подождите, — как будто читался на их лицах немой вопрос, — разве это она?!».

АКТРИСА ТАТЬЯНА БЕСТАЕВА: «КАЖДЫЙ ПРИЕЗД ОРЛОВОЙ В ТЕАТР ПРЕВРАЩАЛСЯ В НАСТОЯЩИЙ ВЫХОД КОРОЛЕВЫ»

Татьяна Бестаева, придя юной выпускницей театрального института в Театр имени Моссовета, вышла на одну сцену с Любовью Орловой.

— Татьяна Владимировна, сложно было работать с такой звездой, как Орлова?

— У нас в то время вообще был звездный театр, в нем играли Вера Марецкая, Фаина Раневская, Ростислав Плятт, ну и, конечно, Любовь Петровна. Всех я их в детстве видела в фильмах, а тут вдруг эти люди стали моими партнерами — это было такое счастье!

Что же до совместной работы... Человеком она была очаровательным и скромным: ни во что не вмешивалась, ни в каких интригах не участвовала, никого не обсуждала, не сплетничала. И в работе была замечательной — доброй, внимательной и уважительной к партнерам, спокойной. Я ни разу не слышала, чтобы она повысила на кого-то голос.

— В то время Любовь Петровна уже вела жестокую борьбу с возрастом?

— Эта тема ее очень волновала — она не хотела стареть, не хотела играть возрастные роли. Когда Раневская предложила ей свою роль в спектакле «Странная миссис Сэвидж», Орлова возмутилась: «Ну что вы, Фаиночка, у нее же трое взрослых детей!». «Любочка, они все приемные!» — успокоила ее Раневская. «А-а-а, тогда другое дело».

Что же касается внешности, то все, что можно было сделать с ней в то время, Орлова делала. У нас тогда о пластических операциях никто не слышал, поэтому она летала в Париж и там ложилась в клинику. 

Когда в новом сезоне мы вышли с ней на сцену, я ей сказала: «Любовь Петровна, как вы хорошо выглядите!». — «Это все моя дача и листья, — ответила она. — Я ежедневно гуляла на свежем воздухе и дышала листьями». Но все знали, что она сделала пластику. К тому же ее выдавали руки немолодой уже женщины.

- За фигурой она следила?

— Я не в курсе, делала ли Любовь Петровна гимнастику (мы не настолько близко общались), но знаю точно, что она никогда специально не худела и не придерживалась никаких диет. Помню, на гастролях в Болгарии мы в ресторане сидели за одним столом, так Любовь Петровна ела с отменным аппетитом — съедала полноценный обед, запивая его когда вином, когда минеральной водой. Любила она и выпечку, которую сейчас принято считать вредной пищей. На наши юбилейные спектакли и капустники всегда приносила какие-то домашние пирожки, расстегаи. В этом смысле ничто человеческое было ей не чуждо.

Тем не менее она всегда выглядела очень подтянутой и была прилично, стильно одета. Любовь Петровна редко появлялась в театре, не болталась там, как другие, каждый день — приезжала на своей машине с водителем, играла спектакль и тут же отбывала. Но каждый ее приезд превращался в настоящий выход королевы, выглядела она всегда безукоризненно и ухоженно — и прическа волосок к волоску, и маникюр, и костюм элегантный.

— О том, как Любовь Петровна одевалась, ходят легенды.

— В этих рассказах очень много выдумок. Орлова была женщиной со вкусом, но каких-то сногсшибательных заграничных нарядов я на ней не видела. Наоборот, она говорила, что на время поездок за границу, чтобы выглядеть соответственно, берет напрокат одежду в Московском Доме моделей на Кузнецком мосту у очень известного тогда художника-модельера Веры Араловой. Никаких особых мехов и драгоценностей я у нее не помню. Шубка у нее была из магазина «Меха», который находился рядом с театром. Любовь Петровна первой купила там себе каракулевую шубу с маленьким воротничком-шалькой, потом ее примеру последовали наш фотограф Верочка, Валя Талызина и, наконец, я. Может, у Орловой и были какие-то роскошные меха, но в театр она их не надевала. Да и, по-моему, не было у нее особого богатства.

Когда ее не стало, в театре образовалась пустота, которую никто не мог заполнить. Когда мы прощались с Любочкой, я не могла отделаться от мысли, что в гробу лежит другая женщина. Ее всегда отличали лучистые голубые глаза и улыбка, а тут все было, если можно так сказать, закрыто, поэтому она была неузнаваема.

Источник: Бульвар Гордона

наверх