ЛЮБОВЬ ОРЛОВА - мегазвезда советского Голливуда
Наталья Кишиневская 2007-н.в.
Copyright © 2007 Sally Morgan
"И если правда, что человек жив, пока о нем помнят, то она была, есть и будет - наша Орлова!" (с) - народная артистка СССР Ия Саввина
- Пресса СССР
Нина Черкасова ."Рядом с Черкасовым " 1978 год
Отрывок из книги. Глава "НАШИ ГОСТИ"
«…Часто, часто вспоминается Любовь Петровна Орлова. Обворожительная женщина, самая популярная актриса нашей страны и в нашем доме самая красивая гостья.
Это было давно. Мы вошли в нашу филармонию со служебного входа, где всегда раздевались. Был сборный концерт, в котором участвовала Любовь Орлова. Она стояла наверху лестницы, готовая к выступлению, молодая, розовая, в розовом концертном платье.
С Черкасовым она была знакома, со мной нет, но она сразу подошла ко мне, ласково и доверчиво «приветила», также мило сказала несколько слов Николаю Константиновичу: она торопилась на выход.
Прощаясь с нами в этот вечер, она взяла с Черкасова слово, что мы обязательно по приезде в Москву позвоним и встретимся с ней.
Это был 1947 год, мы ненадолго приехали в Москву. Очень скоро нас нашел муж Орловой Г.В. Александров и пригласил обедать к ним на дачу во Внуково. Я бы ла замучена своими дачными делами, и мне не очень хотелось ехать, но Александров сказал, что это не просто дача, а нечто придуманное и выполненное им самим. Это уже было интересно.
Дача действительно была не дачей, а скорее напоминала южноамериканскую виллу, пожалуй, даже мексиканское ранчо с лоджией в нижнем этаже. Это было удивительно – талант режиссера, художника, архитектора, маляра, столяра в одном человеке! Очевидно, пребывание с Эйзенштейном в Америке и Мексике целый год помогли создать это красивое жилище. На обеде был также И.О. Дунаевский, в честь которого на графине с водкой было выгравировано: «И тот, кто с песней по жизни шагает, тот никогда и нигде не пропадет…»
Черкасов еще со времени фильма «Дети капитана Гранта» нежно относился к Дунаевскому и был очень рад его увидеть. Все было прекрасно. Когда обед кончился и мы сидели у камина, Григорий Васильевич предложил Черкасову прочесть сценарий «Весна». Николай Константинович, ничего не подозревая, сказал: «Давай, давай, интересно, что это будет». 
Первой прочитала сценарий я, и все для меня стало ясно: Коля, ты пропал, ты будешь играть этого безликого героя-режиссера.
Прочитав сценарий, он сказал: «Нет, это я играть не буду, мне здесь играть нечего. К сожалению, придется отказаться».
Прошло какое-то время, он был так занят, что просто забыл об этом случае. В следующий раз мы встретились с Орловой и Александровым в Москве, в гостинице, где мы жили. Любовь Петровна и Григорий Васильевич пришли к нам обедать в наш большой номер в гостинице «Москва». Встретились мы весело и беззаботно, забыв о «Весне». «Слава богу, миновало», - подумала я. В конце обеда Александров вдруг сказал:
- Коля, ты знаешь, по-моему мне удалось подогнать роль под тебя. Понимаешь, это человек, который никогда ни в кого не влюблялся, и вдруг…
- Гриша, я же не из пластилина сделан, меня «не подогнать» под любовника. Чудака-любовника я смогу сыграть. Эйзенштейн меня выламывал в «Александре Невском», а ты этого не заметил, ну , значит, хорошо выломал, ничего не скажешь. Но ведь там была выгодная сценарная ситуация, а тут чем я прикроюсь? Галстуком-бабочкой?
Любовь Петровна молчала расстроенная, потом подошла к креслу, на котором сидел Черкасов, и, смотря на него смеющимися и умоляющими глазами, полушутя, полусерьезно встала перед ним на колени.
- Ни одни актер не сможет сыграть эту роль так, как нужно мне и фильму, - уговаривала она. – Я умоляю вас согласиться. 
Группа и вы сделаете из этого материала все, что вам будет удобнее. Снимать фильм мы будем в Праге на студии «Баррандов», во время вашего отпуска в театре. Нина Николаевна, если захочет, поедет с нами.
Она добавила, что я, если захочу, могу сниматься в картине, там много ролей. Если же нет, просто буду находиться рядом с Николаем Константиновичем, смотреть съемки и материал, словом, ему помогать – «группа у нас чудесная – Рина Зеленая, Раневская, да и всех других вы знаете…»
Вот так все это случилось. В Ленинграде Черкасов меня спросил, хочу ли я поехать в Чехословакию. Мы тогда еще не бывали за границей. «На отпуск – пожалуй, но ты ведь там останешься еще на два-три месяца?» ОН вернулся позже меня на месяц.
Любовь Орлова, конечно, чувствовала, что Черкасову не очень интересно сниматься в роли режиссера, и была благодарна, баловала нас всем, чем только можно. В свободное от съемок время мы путешествовали по Чехии и Словакии, бывали в театрах, в кино, на симфонических концертах.
И все-таки, несмотря ни на что, я волновалась за роль Черкасова. Куски, которые я смотрела, были красивыми, изобретательно решенными, но его все это «не грело».
Отпуск мой кончился и я улетела в Ленинград. Съемки продолжались, а вместе с ними – и путешествия на автомашине по Чехословакии. Зная, как благоразумно и осторожно ведет себя в поездках Александров, я была спокойна за Черкасова. Прошло какое-то время, съемки окончились, я ждала Николая Константиновича домой. Кто-то позвонил мне и сообщил, что Орлова, Черкасов и Александров попали в автомобильную катастрофу. Больше всех пострадал Черкасов. Кажется, что-то с лицом. Для актера это ужасно, особенно, для киноактера. Я хотела немедленно вылететь. 
Но друзья из Праги прислали мне телеграмму, что Черкасов просит меня не беспокоиться: ничего серьезного нет. Когда через три недели я его встречала на вокзале, я ужаснулась, увидев его искалеченный рот и несошедшую отечность лица. Любовь Орлова почти не пострадала, потому что ее закрыл собой Александров. Вот как невесело кончилась эта экспедиция.
Вскоре вышел на экраны фильм «Весна». Он был веселым, с прекрасными актерами и пользовался успехом. Орлова и Александров считали работу Черкасова удачной. И не только они. И конечно, я рада, что знаменитый французский специалист по кино Жорж Садуль нашел что-то необычное в этом появлении Черкасова со своими лицом, в своем обычном, не «историческом», обличье. Но каждый раз, когда я смотрела фильм, мне передавалось с экрана его нежелание и преодоление нежелания играть эту роль. Спасало неожиданно ироническое отношение к себе, как к исполнителю, так же как к самой роли. Что только не помогает актеру в поисках выхода из тупика! У Любови Петровны роль была интереснее, она строилась на чередовании двух образов – молодой танцующей и поющей красотки и серьезной ученой, в которую и должен был влюбиться герой Черкасова. Но вот это как-то не получалось на репетициях, и на экране я этой влюбленности не увидела.
Живя в разных городах мы все же часто виделись с Любовью Орловой. Как-то мы сидели в ее уютной комнате еще в старой их квартире на улице Немировича-Данченко. Она искала в ящиках комода какую-то безделушку, которую хотела мне показать, и в руки ей попалось какое-то старое письмо. Она с умилением прочитала его про себя, потом спросила:
- Хотите посмотреть почерк Льва Толстого?
Как ни удивительно, это было письмо Льва Толстого к ней. На конверте было написано: «Милой девочке Любочке Орловой от Л. Толстого».
- Сколько же вам было лет?
- Шесть, - смеясь, ответила она. – Он поздравляет меня с шестилетием.
- Хороший поклонник для начала жизни, - сказала я.
- Он бывал у нас в доме, у моих родителей, и меня совсем еще маленькую, сажал к себе на колени. Я очень плакала, когда он умер…
После смерти Николая Константиновича, приезжая с концертами или гастролями Театра имени Маяковского в Ленинград, Любовь Орлова всегда бывала у меня, сердечная и добрая. Она горевала вместе со мной, старалась меня развлечь. Я смотрела ее на сцене в «Лизи Мак-Кей» и в «Милом обманщике», где Орлова очень хорошо играла.
Обычно Люба обедала у меня, и я предупреждала ее: «Любочка, мы будем одни, не переодевайтесь». – «Конечно, конечно», - говорила она, но ни разу не было такого случая, чтобы она не надела привезенные с собой нарядные туфельки, не была бы в полной форме.
Она была очень строга к себе, придерживалась со всем жесткого режима. Но очаровательно «сбивала» его, если ей было очень весело и интересно.
Она была не только прекрасной актрисой, но и образцом красоты, элегантности, воспитанности. И на сцене, и в жизни, она всегда была «в форме», все делала легко и артистично. Но ее рассказам я знала, чего ей это стоило – какой каждодневной тренировки и работы.
До самого ее конца никто не верил, что она серьезно больна. Не знала этого и она сама. Знал только Григорий Васильевич. А она говорила ему о предстоящих выступлениях и о новом концертном платье, которое ей необходимо для концерта.
Всю жизнь, до последней минуты, она оставалась настоящей женщиной…»
